Миф об авторе

Федора Сологуба называют «единственным последовательным декадентом» в русской литературе. Критик Аркадий Горнфельд писал, что декадентом он упал с неба, и кажется иногда, что он был бы декадентом, если бы не было не только декадентства, но и литературы, если бы мир не знал ни Эдгара По, ни Рихарда Вагнера, ни Верлена, ни Малларме, если бы не было на свете никого, кроме Федора Сологуба.

Доцент кафедры отечественной литературы Института филологии, журналистики и межкультурной коммуникации ЮФУ Светлана Калашникова подчеркнула, что с субъективной точки зрения Сологуба в мире действительно и не было никого, кроме него самого. По её словам, писатель очень глубоко «провалился» в философию солипизма – версии идеализма, признающей единственной реальностью только собственное сознание и отрицающий существование внешнего мира. Это мироощущение Фёдор Сологуб передаёт и в своей поэзии, и в романах, и в эссе.

«Тексты Сологуба  – это символисткие произведения, в контексте которых работает принцип «A realibus, ad realiora» – от реального к реальнейшему. С одной стороны, у его творчества крепкие связи с классической традицией русской литературы, с другой стороны, самые сложные и многоуровневые образы рождаются, когда автор делится с нами своим субъективным и утрированным мифом о мире», –  рассказала Светлана Калашникова.

В эссе «Театр одной воли» 1908 года Сологуб пишет:

«Весь мир – только декорация, за которой таится творческая душа – Моя душа. Всякое земное лицо и всякое земное тело – только личина, только марионетка, заведенная на слово, жест, смех и слезы. Но приходит трагедия, истончает декорации и обличия, и сквозь декорации просвечивает преображенный Мною мир, мир Моей души, исполнения единой Моей воли, – и сквозь личины и обличия просвечивает единый Мой лик и единая Моя преображенная плоть».

Доцент ЮФУ добавила, что Сологуб был не единственным проповедником подобных идей, но только в его эстетической практике они реализуются последовательно и системно:

Я – бог таинственного мира,
Весь мир в одних моих мечтах,
Не сотворю себе кумира
Ни на земле, ни в небесах.

Моей божественной природы
Я не открою никому.
Тружусь, как раб, а для свободы
Зову я ночь, покой и тьму.

Сын кухарки

Федор Кузьмич Тетерников родился 17 февраля (1 марта) 1863 года в семье бывшего крепостного и рано лишился отца. Его мать работала прислугой у барыни Галины Агаповой, которая стала крёстной Феди и его сестры, была для них «бабушкой», брала с собой в оперу, давала возможность пользоваться библиотекой: «Робинзон Крузо», «Король Лир», «Дон Кихот» – круг чтения Сологуба в ранней юности. Однако и родная мать и те же благодетели нередко поколачивали воспитанника.

«Истязания детей, слуг и членов семьи станут одной из постоянных тем сологубовского творчества, но это не та социально маркированная тема классической русской литературы, связанная, в частности, с интерпретацией образ «слезинки ребенка». Скорее, это то, что объясняет падение Фёдора на дно собственного я, разворот к его тайникам», – поделилась Светлана Калашникова.

Фёдор выучился в Учительском институте и десять лет преподавал математику в деревенских школах и провинциальных городах: Крестцы Новгородской губернии, Великие Луки, Вытегра. Своим происхождением он сильно отличался от коллег по перу. Старшее поколение символистов, к которому принадлежит Сологуб, – представители достаточно состоятельных семейств. Мережковский был дворянином, его отец служил столоначальником при Александре II, Бальмонт был из семьи военного, а Брюсов – потомок богатых купцов.

Декаданс без границ

В серебряном веке русской литературы декадентами часто называли представителей «старшего символизма»: Брюсова, Гиппиус и Сологуба. Но определиться с границами таких явлений, как символизм и декаданс не так просто. Например, филолог Лидия Колобаева утверждает, что русский символизм прошёл   две основные фазы развития: «индивидуалистически–декадентскую» и «возрожденчески–символистскую.

«Так или иначе, но декаданс, или декадентство, – это не литературное направление, а скорее определенное умонастроение, связанное с ощущением упадка жизненных сил, усталости, изнеможения, признание своего бессилия, безволия перед непознаваемым. При этом в декадентской литературе подобное настроение эстетизируется. Декаданс может быть обнаружен везде, где есть специфический мировоззренческий настрой. Кстати, мы можем говорить о проявлении основных тенденций декаданса в творчестве рок-исполнителей конца XX – начала XXI века. Условность, расплывчатость когда-то незыблемых ценностей – особенность нашего времени, мода на декаданс в современном творчестве: неверие, сомнение во всём, усталость от жизни, тяга к смерти и тьме – всё это является неоспоримым доказательством проникновения культуры декаданса в творчество современных художников слова»,  – добавила Светлана Калашникова.

Светлана Михайловна объяснила, что в основе эстетических установок символизма – мысль о двоемирии, принципиальной непреодолимости границы между миром непознанным и миром непознаваемым. Художнику остается либо пытаться передать ощущение своей духовной причастности к вселенской «тайне», либо отдаться настроениям ужаса и признанию своего человеческого ничтожества, то есть осознать себя личностью, творящей мир по воле прихоти собственных фантазий. Фёдор Сологуб абсолютно безапелляционно выбирает второе: без внутренний борьбы, без сопротивления чувством и мыслью отдаётся этому настроению.

«Мир земной, мир реальности – непонятен и безобразен, художник и творчество – это та сила, которая может преобразить этот ужасный мир в прекрасную легенду и сказку», –  раскрывает творческое кредо Сологуба Светлана Калашникова.

«Беру кусок жизни, грубой и бедной, и творю из него сладостную легенду, ибо я –  поэт. Косней во тьме, тусклая, бытовая, или бушуй яростным пожаром, — над тобою, жизнь, я, поэт, воздвигну творимую мною легенду об очаровательном и прекрасном», –  пишет сам Фёдор Сологуб. 

Филолог ЮФУ отметила, что Сологуб не сыграл такой роли, как Констинтин Бальмонт, в развитии русской поэтической культуры и русского стиха. В отличие от Бальмонта, язык поэзии Сологуба лишен метафоризации, лаконичен: в стихотворениях его сложился устойчивый строй символов, через который проходит и мотив метапсихоза, повторных существований, и синестетические образы. Особая история в поэзии Сологуба – это придуманные поэтом словообразы, не имеющие аналогов в языке – земля Ойле, река Лигой, звезда Маир. Слово же Недотыкомка, придуманное Сологубом, самой своей формой должно вызывать отрицательные ассоциации.

Мелкий бес

Недотыкомка –  это сквозной ужас главного героя романа Фёдора Сологуба «Мелкий бес»: это образ-кошмар, образ-двойник, который пугает даже самого автора. Это всеобщий мистический вечный дух «мелкого беса» в человеке.

«Мелкий бес» – лучший роман Сологуба. В нем ощутима преемственная связь с классической литературой: с гоголевским гнетущим ощущением обывательской пошлости, щедринским осмеянием законопослушной благонамеренности и чеховским осуждением боязни всего нового, выходящего за рамки установленного. Но у Сологуба всё это доведено до предела, кошмар обывательского существования граничит с бредом. Образная ткань романа – быт, прорастающий фантастикой. По меткому выражению Константина Чуковского, в своем романе Сологуб обличает «не быт, а бытие». Каждый человек – обыкновенный, массовый – в художественной трактовке Сологуба, по сути, «мелкий бес» – существо безликое, над которым в состоянии возвыситься только личность исключительная», – рассказала Светлана Калашникова.

Внешнего действия в «Мелком бесе» мало. Постепенно сходит с ума его главный герой, учитель гимназии Передонов, умственно ограниченный, угрюмый и недоброжелательный человек. Он совершает возмутительные и нелепые поступки, но в глазах большинства окружающих все это в порядке вещей. Даже Владимир Ленин обратил внимание на этот текст, назвав Передонова типом «учителя шпиона и тупицы» и говорил о «передоновщине», присущей всей царской школе.

Доцент Южного федерального университета Светлана Калашникова поделилась строками из творчества Фёдора Сологуба, которые произвели одно из самых сильных впечатлений как на нее, так и на современников поэта в свое время:

Мы – пленённые звери,

Голосим, как умеем.

Глухо заперты двери,

Мы открыть их не смеем.