20 ноября исполняется 155 лет со дня рождения Зинаиды Гиппиус, русской поэтессы и писательницы, драматурга и литературного критика, одной из самых видных представительниц серебряного века. О ее невероятной личности, браке с Мережковским и недооцененной прозе рассказывает филолог Южного федерального университета.

Звезда декаданса

«Ведьма», «богиня», «сатанесса», «декадентская мадонна» и «оса в человеческий рост» – так называли современники соосновательницу русского символизма Зинаиду Гиппиус. Рыжеволосая, с зелеными глазами, она любила провоцировать, причем не только творчеством, но и поведенческими стратегиями.

Доцент кафедры отечественной и зарубежной литературы Института филологии, журналистики и межкультурной коммуникации (ИФЖиМКК) ЮФУ Светлана Калашникова рассказала, что Гиппиус часто надевала мужской костюм.

«Один из любимых мужских образов поэтессы — наряд «под Оскара Уайльда», в котором она запечатлена на картине Леона Бакста. Художник изобразил ее в черном жакете, жилетке, белой блузке с жабо и длинными рукавами, коротких бриджах, черных чулках и лакированных туфлях, украшенных атласными лентами», – рассказала Светлана Калашникова.

Также писательница могла выйти к гостям в черном кружевном платье, под которым был шелк телесного цвета. И при первом взгляде на неё казалось, что она надела платье на голое тело, только потом уже люди присматривались и понимали, что это не так. Такие вещи, конечно, добавляли «перцу» в систему оценок ее личности.

Ряд своих статей Зинаида публиковала в журналах под мужскими псевдонимами – Антон Крайний, Лев Пущин, Товарищ Герман. В 1923 году в Париже под псевдонимом Лев Пущин она издала статью «О женском поле», в которой озвучила одну из главных своих мыслей: «Искусство имеет право не считаться ни с мужским, ни с женским полом, не признавать двух мер, а только одну, свою». Эту идею Гиппиус всю жизнь отстаивала буквально собственным телом.

«Безусловно, это знак времени: надо понимать, что Гиппиус – человек новой эпохи, она – представитель ХХ века. Феномен женскости меняет свои границы в это время.  До сих пор в литературе за понятием женскости тянется флер второсортности, несерьезности. А для Гиппиус, в лирике которой преобладает волевая интонация и сильная энергия, ассоциирующаяся с мужским началом, лирическое «Я» выступает от мужского лица. Рисующие портрет З. Гиппиус современники, например Сергей Маковский, в самом внешнем облике и складе личности ее находили черты некой андрогинности. Вот такой интересный синтез культурных, личностных и психоаналитических составляющих в конце концов и спродуцировал в историю отечественной литературы и культуры такое удивительное явление, коим и являлась Зинаида Николаевна», – рассказала Светлана Калашникова.

Тяжелая душа

Стихи Зинаида начала писать с семи лет и сразу о вечных, проклятых вопросах. Однажды она скажет: «Я с детства ранена смертью и любовью». Многие считают, что ранняя поэзия Гиппиус пронизана мрачной, угрюмой, местами даже жутковатой атмосферой. Например, по стихотворению «Отрада» сложно догадаться, что это пишет двадцатилетняя девушка, живущая в безмятежные 1880-ые.

Мой друг, меня сомненья не тревожат.

Я смерти близость чувствовал давно.

В могиле, там, куда меня положат,

Я знаю, сыро, душно и темно.

Но не в земле – я буду здесь, с тобою,

В дыханьи ветра, в солнечных лучах,

Я буду в море бледною волною

И облачною тенью в небесах.

И будет мне чужда земная сладость

И даже сердцу милая печаль,

Как чужды звездам счастие и радость…

Но мне сознанья моего не жаль,

Покоя жду… Душа моя устала…

Зовет к себе меня природа-мать…

И так легко, и тяжесть жизни спала…

О, милый друг, отрадно умирать!

«Я не могу сказать, что эти стихи мрачные, они просто очень концептуальные. В лиризме Гиппиус нет ни следа сентиментальности, размягченности, «задушевности». Поэтический мир Гиппиус – это мир метафизических раздумий, последних вопросов», – пояснила Светлана Калашникова.

Поэзия Зинаиды Гиппиус воспевает любовь и смерть. Любовь к Богу или мысли о Боге – у неё везде. При этом это новое отношение к Богу, поиски нового Христа. По мысли Гиппиус, и Ветхий Завет, и Новый Завет исчерпали себя, и нужен ещё более новый, Третий Завет, знаменующий конец истории и преобразование природы. Этот мотив наглядно виден в стихотворении Гиппиус «Посвящение» 1894 года.

Небеса унылы и низки,

Но я знаю — дух мой высок.

Мы с тобой так странно близки,

И каждый из нас одинок.

Беспощадна моя дорога,

Она меня к смерти ведет.

Но люблю я себя, как Бога, -

Любовь мою душу спасет.

Если я на пути устану,

Начну малодушно роптать,

Если я на себя восстану

И счастья осмелюсь желать,

-Не покинь меня без возврата

В туманные, трудные дни.

Умоляю, слабого брата

Утешь, пожалей, обмани.

Мы с тобою единственно близки,

Мы оба идем на восток.

Небеса злорадны и низки,

Но я верю — дух наш высок.

Легендарный тандем

Чтобы не огорчать мать, в юности девушка читала в свете только свои шутливые стихи, а серьёзные прятала в ожидании достойного читателя, и он ей встречается.

В 1888 году Зинаида с матерью жили на даче в Боржоми, куда приехал молодой поэт Дмитрий Мережковский, незадолго до этого выпустивший в свет свою первую книгу стихов. Ощутив мгновенную духовную и интеллектуальную близость со своим новым знакомым, резко отличавшимся от её окружения, восемнадцатилетняя Гиппиус на его предложение о замужестве не задумываясь ответила согласием.

«У них был удивительный тандем. Это был тот случай, когда непонятно, кто ведущий, а кто ведомый в союзе, потому что они были действительно как пальцы одной руки. Мережковский помог своей молодой жене обрести поэтическую зрелость. Он перевез ее в Петербург, где они стали вращаться среди литературной элиты», – прокомментировала Светлана Калашникова.

Дом супружеской четы Мережковского и Гиппиус в Петербурге был центром притяжения модернистской культуры, в первую очередь, символистской. По словам одного из крупнейших исследователей русского символизма Аврил Пайман, Гиппиус «была как бы банкой меда, вокруг которой кружились все тогдашние литературные шмели».

В 1892 году 27-летний Мережковский, начинавший свой литературный путь в русле народничества, ещё лично знавший Фёдора Достоевского благодаря отцу-дворянину и, кажется, обреченный творить в духе господствующей тогда реалистической школы, прочёл в Петербурге революционную лекцию «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы». Этот день может считаться днём рождения русского символизма.

«И если Мережковский — первый теоретик символизма, то его жена — первый практик. Зинаида Гиппиус осознавала мистическое назначение своей миссии в искусстве, и вот эта вертикаль мира, направленная к Богу, к мистическому преображению бытия, была для нее жизненной потребностью. На Западе считали, что русские символисты идут за европейскими. На самом деле в России творили новый тип символизма. Религиозно-мистическая версия русского символизма Гиппиус и Мережковского — это не только особая поэзия, это особый тип мироотношения и мировоззрения», — объяснила Светлана Калашникова.

Очень часто Гиппиус генерировала идеи, а Мережковский их воплощал, потому что, как он считал, идея, в сущности, принадлежала и ему, и они никогда друг другу не противоречили. Их союз, который, по слухам, был платоническим, являл собой некую сакральность. Пара прожила 53 года, не расставаясь ни на день.

Чёртова кукла

Многие знают Гиппиус именно как поэтессу, на что сама Зинаида Николаевна бы явно обиделась. Только переехав в Петербург, они с мужем даже договорились, что будут писать: она – прозу, а он – стихи. В итоге и она не бросила поэзию, и супруг взялся за роман «Юлиан Отступник». Супруги помирились и договорились заново, на этот раз о творческой свободе для каждого. Но этот эпизод показывает, что сама Зинаида Николаевна имела более амбициозные планы на прозу.

«Я больше люблю Гиппиус-прозаика, автора романов, автора рассказов, которых у нее огромное количество – несколько томов. Проза у Гиппиус великолепна и достаточно обширна», – поделилась Светлана Калашникова.

Сюжеты из повседневной жизни и характеры героев малой прозы Гиппиус, проникнутые элементами психологизма, иронии в осмыслении бытовых ситуаций свидетельствуют об известном тяготении писательницы к неореалистической манере письма, к синтезу неореализма и неоромантизма. Отражение двойственности, дуалистичности и антиномичности мира явилось одной из главных задач писательницы: реальное и ирреальное, «здесь» и «там», плотское и духовное, слово и молчание – составили основную антитезу в сюжетах её рассказов с явно новеллистическим началом.

«С 1893 по 1940 год Гиппиус вела дневники. Это дневники человека, посетившего мир в «минуты роковые». Они есть уникальное свидетельство времени. Блистательно написанное. Очень жесткое. Оставила писательница и интереснейшие воспоминания о современниках – книги «Живые лица» и «Дмитрий Мережковский», опубликован и ее интимный дневник», –- добавила Светлана Калашникова,

Интересна Зинаида Гиппиус и как романист. Как истинный символист, она задумывает трилогию, но пишет всего два романа. Романы очень любопытные, спорные по своей природе. Первый роман называется «Чертова кукла», по прозвищу главного героя, второй – продолжение – «Роман-царевич».

«Роман «Чертова кукла» кажется символистским, но на самом деле очень сложен в идентификации своей поэтики. До сих пор не совсем понятно, в контексте какой традиции его анализировать», –- поделилась Светлана Калашникова.

«Друзья мне — как враги…»

Из-за своего характера и прямоты высказываний, Зинаида Гиппиус нажила много врагов-литераторов. В частности, Андрей Белый в воспоминаниях «Начало века» достаточно колко пишет о Гиппиус: «Всю жизнь она ссорила». Зинаида Николаевна была умная, колкая, ни перед кем не расшаркивалась. Однако на ее похоронах Иван Бунин плакал.

«Для многих уход Гиппиус был темой завершения эпохи, уходили мэтры ХХ века, и Бунин понимал, что это и его уход. Для него это было знаковое событие. Бунин осознавал его суть, оценивал статус личности, которая ушла», – пояснила Светлана Калашникова.

Несмотря на количество недоброжелателей, благодаря Гиппиус многие попали в литературу в этот период. По сути, получить карт-бланш в модернистскую литературу того периода, минуя Дом Марузи на Литейном, было практически невозможно.

«Гигантесса. Для своего времени она царица Савская. Она значимая и знаковая личность. Благодаря ней складывался литературный процесс, она руководила им. Культурный Петербург конца XIX – начала XX века без ее личного участия был бы не полноценен», – подытожила Светлана Калашникова.

Ни воли, ни умелости,

Друзья мне — как враги…

Моей безмерной смелости,

Господь, о помоги!

Ни ясности, ни знания,

Ни силы быть с людьми…

Господь, мои желания,

Желания прими!

Ни твёрдости, ни нежности…

Ни бодрости в пути…

Господь, мои мятежности

И дерзость освяти!

Я в слабости, я в тленности

Стою перед Тобой.

Во всей несовершенности

Прими меня, укрой.

Не дам Тебе смирения, —

Оно — удел рабов, —

Не жду я всепрощения,

Забвения грехов,

Я верю — в Оправдание…

Люби меня, зови!

Сожги моё страдание

В огне Твоей Любви!

Автор текста: Екатерина Борисова

Ред: Алексей Романенко