8 февраля 1837 года в Петербурге состоялась дуэль между Александром Пушкиным и Жоржем Дантесом. В результате поединка Пушкин был смертельно ранен и спустя двое суток скончался у себя дома. Спустя много лет вокруг гибели поэта сложилось множество мифов и легенд. Согласно самому популярному мифу, Пушкин инсценировал свою смерть, уехал в Париж и превратился в Александра Дюма (отца).

«Мифы рождаются там, где есть интересная персона и где есть недосказанности и тайны. Смерть Пушкина соединила эти две стороны: талантливая фигура поэта и прозаика - с одной, с другой - необъясненные факты, связанные с погребением «Солнца русской поэзии» в закрытом гробу. Именно это стало отправной точкой в формировании очередного мифа о Пушкине», - считает доцент кафедры отечественной литературы ЮФУ Татьяна Ушакова.

Впервые высказанное и опубликованное в 2009 году мнение о перевоплощении Александра Пушкина в Александра Дюма обрастает новыми доводами, превращая жизнь русского поэта в некоего тайного агента на службе российского самодержавия: двойная жизнь, «двойная» судьба, «двойное» творчество. И вот – живая пушкинская тяга к «маскараду» в его произведениях примерена на жизнь самого Пушкина.

«Правда ли, что Пушкин и Дюма – один и тот же человек? Пожалуй, достоверный ответ на этот вопрос могли бы дать либо секретные документы (если эти архивы сохранились после революции 1917 года) царской России 19 века, либо экспертиза ДНК. Будет ли это осуществлено когда-нибудь – трудно сказать. А вот то, что это обеспечивает своеобразный пиар писателю начала 19 века, - это уже состоявшийся факт», - сказала Татьяна Ушакова.

По мнению Анастасии Мигаль, старшего преподавателя кафедры зарубежной истории и международных отношений ЮФУ, предполагаемое сходство Александра Пушкина и Александра Дюма главным образом сводится к тому факту, что они оба были мулатами, а их предками были выходцы из Африки к югу от Сахары.

«Александр Пушкин был правнуком придворного, известного как Ибрагим (Авраам) Ганнибал, абиссинского слуги османского султана Селима III, купленного и подаренного Петру I его послом в Османской империи. Он сделал успешную карьеру, получил свободу, дослужился до генеральских чинов и получил от императрицы Елизаветы титул Ревельского (Таллиннского) губернатора. Точно так же Александр Дюма был внуком Мари-Сезетт Дюма, африканской рабыни маркиза Александра Антуана Дэви де ла Пайетери, который приходился дедом автору «Трёх мушкетеров». Сходство портретов Александра Сергеевича Пушкина кисти Василия Тропинина и литография Александра Дюма (отца) работы Эжена Жиро не доказывают того, что на них изображен один и тот же человек», - сказала Анастасия Мигаль.

Историк считает, что авторы теории «литературного перерождения» не учитывают  и того очевидного факта, что и Пушкин и Дюма были людьми весьма известными.

«Первый, опубликовав несколько произведений с критикой правления Николая I, в 1820 году был выслан из Петербурга и много лет проживал на окраинах страны, сначала в Кишинёве, а затем в Крыму и на Кавказе. За ссыльными всегда следила местная полиция, поэтому доказательства его проживания и перемещений по Российской империи сохранились. В это же время Александр Дюма уже ставил свои первые пьесы в театре, который он основал вместе со своим другом, Адольфом де Лёвеном. После подавления восстания декабристов Николай I вызвал Александр Пушкина в Москву. Поэт поселился в Болдино, недалеко от города, где по-прежнему оставался под надзором полиции, но был освобожден от обычной цензуры. В этот же период Александр Дюма был уже известной персоной литературном мире Парижа, будучи частым гостем Жана-Шарля Эммануэля Нодье, влиятельного литературного критика, писателя и книголюба. В 1830 году Дюма, принимая участие в Июльской революции, поддерживал Луи Филиппа Орлеанского, впоследствии короля Луи-Филиппа I. Маловероятно, что каким-то образом на месте известного уже писателя и драматурга, который активно участвовал в политической жизни и общался с будущим королем Франции, внезапно оказался его русский коллега, причем этого никто не заметил», - считает Анастасия Мигаль.

По словам литературоведа, Пушкин, тем не менее, был не чужд литературных мистификаций.

«Пушкин не первый в русской литературе прибегал к литературной маске (можно было бы привести примеры и из древнерусской литературы, и из литературы 18 века, и отечественной литературы последующих веков). Наиболее ярко это можно наблюдать в его прозаических произведениях: маски «издатель рукописи, попавшей в его руки» - цикл «Повести Белкина», и «герой-рассказчик (мемуарист)» - в «Капитанской дочке» - Петр Андреевич Гринев», - напоминает Татьяна Ушакова.

Наиболее интересен в этом аспекте первый случай. Пушкин не подписал Цикл своим именем, а приписал авторство некоему небогатому помещику Белкину. Но общеизвестна и основная причина, по которой Пушкин решил издать повести под чужим именем, она названа им самим в письме к критику  Петру Плетневу от 9 декабря 1830 года, когда еще предполагалось издать повести анонимно. Причиной явилось то, что он мог вызвать недовольство Булгарина. Последний, «с его злобным и мелким самолюбием, конечно, воспринял бы дебюты… в прозе как личное покушение на его - булгаринские - лавры «первого русского прозаика»». В атмосфере напряжения вокруг «Литературной газеты» и Пушкина лично, это могло быть опасным. Но эта мистификация была непродолжительна: через три года «Повести Белкина» вошли уже в состав «Повестей», изданных Александром Пушкиным».