22.06.2015
В этом году Южный федеральный университет празднует 100-летний юбилей. Его история началась, когда в Ростов-на-Дону в 1915 году был эвакуирован Императорский Варшавский университет. Переехав из-за военных действий на территории Царства Польского, в России он столкнулся с новыми потрясениями: революции, гражданская и Великая Отечественная войны. О том, как старейший университет юга менялся вместе со страной и как изменил город, рассказывает Антон Иванеско, кандидат исторических наук, доцент Института истории и международных отношений, один из авторов монографии об истории ЮФУ.
Предыстория. Жизнь в Польше
– Начнем с того, что жизнь университета в Привисленском крае (так часто называли территорию Царства Польского — Примеч. РП) всегда была очень непростой. Когда польские земли стали частью Российской империи, наша государственная власть попыталась создать там университет, который готовил бы элиту, лояльную интересам России. Сначала это был Королевский университет, учрежденный указом Александра I в 1816 году и закрытый после ноябрьского восстания 1831 года. Потом, в 1862 году, было создано другое польское высшее учебное заведение университетского типа — Варшавская главная школа. Собственно, его и преобразовали в Императорский Варшавский университет в 1869 году, который в 1915 году и переехал к нам со всеми четырьмя факультетами: медицинским, физико-математическим, историко-филологическим и юридическим. С 1860-х годов в Привесленском крае проводилась политика русификации: судопроизводство и преподавание в средних учебных заведениях переводились на русский язык. Создание русского университета завершало этот процесс. Профессорам-полякам из Главной школы, которые составляли большинство, разрешено было работать в Императорском Варшавском университете с условием перехода в течение 2–3 лет в преподавании на русский язык и переаттестации своих степеней, если те были получены не в российских университетах. Не знать языка они не могли. Хотя, конечно, это был вопрос не столько технического перехода на другой язык, сколько чувства унижения национального достоинства. Из-за языковой политики профессоров-поляков становилось все меньше и меньше. В последний учебный год 1914–1915 в Варшавском университете работал только один польский профессор. Лояльных абитуриентов тоже не хватало, поэтому существовали послабления при поступлении для выпускников духовных семинарий из внутренних областей России. И все равно до 1906 года большинство в студенческих аудиториях также составляли этнические поляки.
– Как сами студенты воспринимали такую политику?
– Студенты, как и вся польская общественность, подозревали университет в альянсе с русским правительством, видели в нем часть чужой государственной машины. Они частенько бунтовали, и по политическим, и по бытовым мотивам. Например, студенты-естественники в качестве протеста любили разбрасывать склянки с вонючей жидкостью, так они сорвали выступление одной театральной труппы. Есть многочисленные ситуации, показывающие сложные отношения между поляками и русскими. Однажды в публичном доме — студенты, к слову, были частыми посетителями этих заведений — произошла ссора между ними и поручиком. Студентам-полякам показалось оскорбительным, что он обращается к одной из местных «сотрудниц» исключительно на русском языке.
В архивах сохранилось множество документов, говорящих о том, как они договаривались и срывали занятия, во внутреннем дворе собирались и скандировали лозунги, демонстративно не понимали русского языка, расклеивали прокламации, что было строжайше запрещено, или пытались повредить имперский герб в актовом зале университета. Могли захлопать профессора, формально оказывая ему знаки почтения, а на самом деле не давали читать лекцию. Или стучали ногами. В общем, уловок было очень много.
Доходило и до прямого физического насилия: 6 студентов-поляков жестоко избили профессора Амалицкого. Польская общественность объявила русскому университету бойкот, и в январе 1907 года в нем числилось всего 14 студентов. Университет был закрыт и бездействовал до 1908 года.
– Студентов отчисляли за их бунты?
– Действовали по-разному: записывали выговор в штрафную книгу, а могли отчислить из университета, причем как с правом восстановления, так и без такого права. И все это, конечно, лишало перспектив на получение стипендий или освобождения от платы за слушание лекций. Но для начала их нужно было поймать, а это достаточно сложно. Иногда и массовые отчисления применялись, однако это, как правило, порождало новую волну протестов.
– Какие политические требования они выдвигали?
– Одни выступали за широкую автономию университета с переводом преподавания на польский язык и повышения политического статуса Царства Польского, более радикальная часть требовала независимости Польши. Были и те, кто выступал с проправительственных позиций. Была еще одна тональность в прокламациях студентов: давайте останемся вне политики, общество ждет от нас не валяния дурака, оно нуждается в хороших профессионалах, которые будут управлять, лечить, преподавать. Вообще, все университетское сообщество не было едино по польскому вопросу.
– Преподаватели оставались вне политики?
– Как раз профессора Варшавского университета не могли себе позволить уютную позицию агента просвещения, человека науки и образования. Они вынужденно выступали в качестве проводника государственных интересов. Профессорская корпорация в факультетских собраниях или в университетском Совете четко делилась на «русскую» и «польскую» партии. А был еще, по воспоминаниям профессора Кареева, «гангреновский центр» из нескольких профессоров, которые голосовали солидарно то с одними, то с другими.
Были и те, что ощущали себя носителями государственной миссии и рассуждали так: Царство Польское покорено, оно – часть империи, поэтому должно и в культурном отношении ассимилироваться. Таких было немного, но достаточно для того, чтобы польское общество воспринимало императорский университет как еще один символ российского владычества в Польше.
Эвакуация. Как университет попал в Ростов
– Во время Первой русской революции возникла целая кампания по организации переезда, которую возглавил профессор Амалицкий. Главным претендентом тогда был Саратов, в котором в 1909 году все-таки открыли университет с одним медицинским факультетом. В Ростов же в 1915 году Варшавский университет попал транзитом через старую столицу. Московский университет с трудом размещал прибывших. Ведь вместе с частью материальных ценностей приехали и профессора, и сотни студентов. Сразу несколько городов претендовали на то, чтобы принять у себя «варшавян». Это и Пермь, и Тамбов, и Тифлис, и Екатеринодар, и тот же Саратов. В итоге Совет университета принял решение ехать в Ростов-на-Дону.
– Почему?
– Ростов готов был выделить средства, причем достаточно крупную сумму — в общей сложности порядка 2 миллионов рублей. Город мог предоставить и различные здания для размещения клиник, лабораторий, читальных залов, учебных аудиторий, университетской администрации. «Варшавяне» сначала приехали сюда с делегаций, чтобы оценить перспективы. Профессора были довольно капризны, абы куда переселяться они не хотели. В Ростове Варшавскому университету были переданы 2-й городской доходный дом, здание торговой школы и коммерческого училища, комплекс николаевской городской больницы, дом общества попечения о детях и так далее. Ростов тогда он имел славу торгового, богатого, делового города, этакого российского Чикаго, но с интеллектуальной жизнью были пробелы, профессоров не устраивала библиотека, которая не отвечала их запросам, возможности типографий, бедность музейных собраний, квартирный фонд для студентов. Но фоном всех этих событий была тяжелейшая война. Да и на пустом месте сложно создать университет. В Императорском Варшавском было почти 50 кафедр, а это, в идеале, 50 профессоров, докторов наук. К 1915 году в Ростове не было ни одного человека с ученой степенью или званием. Причем университету нужны были не только высокопрофессиональные преподавательские кадры, клиники, лаборатории и библиотеки, но и потенциальные абитуриенты.
– Какие материальные ценности Императорский университет привез с собой?
– В июне 1915 года эвакуация происходила довольно поспешно, хотя к ней и готовились. Из библиотечного фонда, который составлял свыше 600 000 томов, вывозили только самое ценное: рукописи, старопечатные книги. Перевезти все было невозможно. Значительная часть материальных ценностей университета осталась в Москве. Многое отдали в Варшаву — в 1921 году после Рижского мирного договора и в Народную Польшу — в 1960-х годах. Какая-то часть погибла во время Великой Отечественной войны. До наших дней дожили книги со штампом библиотеки Императорского Варшавского университета, изданий из профессорских собраний, часть нумизматического кабинета, пособия из археологического кабинета, часть оборудования обсерватории, чучела птиц из зоологического музея, микроскоп начала 20 века, выпускной альбом студента-медика 1913 года.
– Кто поступал в университет в Ростове, как изменился состав студенчества?
– Стало больше студентов-евреев, для которых в Варшаве существовали ограничения для получения высшего образования — жесткая квота в 10%, появились студенты из армянской и калмыцкой общин. Сильно сократилась численность семинаристов. Что касается казаков, то их в первых наборах оказалось меньше 2%. Это объясняется тем, что они предпочитали более практическое и прикладное образование.
– Как университет изменил город?
– Качественно изменилась его интеллектуальная и культурная жизнь. Профессура здесь создала новые высшие учебные заведения: Археологический институт, Донской коммерческий институт, Женский медицинский институт… Вместе с Варшавским университетом переехали и Высшие женские курсы. В жизни Ростова появились многочисленные университетские мероприятия, новые формы досуга и новые культурные привычки: благотворительные балы, различные концерты, публичные лекции профессоров, студенческая пресса, распространение различных подписок, шумные студенческие пирушки и посиделки, несмотря на сухой закон военного времени.
Советский период
– Как университет принял революцию?
– Сохранилась телеграмма, которая была отправлена в Таврический дворец, с поддержкой случившейся Февральской революции от лица профессоров и студентов Варшавского университета. Они выражали надежду, что революция принесет стране политическую свободу, а университету —свободу академическую. Что касается Октябрьской революции, для большинства в университете новая власть была нелегитимной. А для самих революционеров профессора были социально чуждым элементом —«бывшими лицами чиновничьего состояния». Не будем забывать, что они являлись государственными служащими империи.
– В годы гражданской войны продолжалась учеба?
– Да, и не только учеба. Велась и научная работа, несмотря ни на что. Но отношения и с белыми, и красными, и с Всевеликим войском Донским были сложными. И те, и другие, и третьи пытались призвать студентов-медиков на фронт, реквизировать имущество и любили располагать свои госпитали в учебных корпусах. Многие студенты пошли в добровольческую армию и прошли ее нелегкий путь в годы гражданской войны. Огромные потери в эти годы понес профессорский корпус университета — и не только из-за революционного насилия или репрессий, здесь можно вспомнить судьбу профессора Колли, убитого красноармейцами в 1918 году или профессора Жандра, но и из-за эпидемий сыпного тифа, малярии и голода.
– Как изменился университет после победы советской власти?
– Во-первых, советская власть активно регулировала студенческий и преподавательский состав. Для этого создавались рабфаки, институты красной профессуры. Для новой власти было критически важно насытить университетские кафедры и аудитории людьми, лояльными новой системе. Во-вторых, радикально изменились идеологические принципы обучения, особенно по гуманитарным и социальным направлениям, а многие из них стали просто ненужными. Как и читавшие их профессора. Какие, например, перспективы были в большевистской России у профессора по кафедре церковного права?
Как бы мы не относились к советской власти, она сделала доступным высшее образование. Хотя профессора постоянно жаловались на недостаточность знаний студентов. Есть ведомости вступительных экзаменов. Зачислялись иногда даже те, кто получил неудовлетворительную оценку. В советские годы университет пережил много трансформаций. Его реорганизовывали, менялся состав факультетов. В первые годы советской власти он оставался Донским, в 1925 году стал Северо-Кавказским. В 1930 из его факультетов были созданы самостоятельные профильные вузы, в частности, медицинский, педагогический и финансово-экономический институты. С 1934 года он стал Ростовским-на-Дону государственным университетом.
– Что было с университетом в Великую Отечественную войну?
– Война, конечно, стала колоссальным испытанием. В первые ее дни свыше 600 студентов университета и около 70 сотрудников ушли добровольцами на фронт. Но университет продолжал работать в Ростове до лета 1942 года. Планировалось новый учебный год начать в июле, не проводить в условиях военного времени каникул. Но тяжелейшие последствия немецкого наступления заставили университет эвакуировать. В результате бомбежки было полностью уничтожено здание физико-математического факультета, научная библиотека со значительной частью книжного фонда. В июле 1942 года сотрудники и студенты были эвакуированы в Махачкалу, но там организовать работу оказалось невозможно. Было принято решение о новом переезде – в город Ош Киргизской республики, где университет проведет почти два года и вернется домой только в мае 1944-го. Естественно, научная работа университета изменилась содержательно. Задачи стояли более прикладные, связанные с нуждами фронта: разведка месторождения важных ресурсов, повышение урожайности культур, расчеты, связанные с механикой стрелкового вооружения.
– Свою славу одного из лучших научных и образовательных центров юга страны университет получил при ректоре Жданове, который считается культовой личностью в университете. Каковы его заслуги?
– Жданов был ректором с 1957 по 1988 год и стал олицетворением этого классического периода в истории РГУ. Он был человеком энциклопедической образованности, при этом совмещал широкие теоретические горизонты с практическим взглядом организатора, причем, исключительно энергичного и, как говорили тогда, пробивного. Именно в период его ректорства был создан Северо-Кавказский центр высшей школы, который интегрировал работу вузов на Кавказе, и задавал, в хорошем смысле, научную моду для целого региона. НИИ РГУ дали целую плеяду больших ученых и, собственно, прославили университет. Наконец, это его человеческие качества и разносторонние художественные таланты — здесь и поэзия и музыка, и графика.
– В университете любят рассказывать о его теплом отношении к студентам. Можно сказать, что он старался строить эти отношения равными?
– Это иллюзия насчет равных отношений. Университет хитро устроен: он провозглашает свою корпоративность и общую солидарность, но в реальности вся университетская жизнь строится на власти профессоров и педагогов по отношению к студенту. Власти самой разной: от прямой административной до символической, возрастной и так далее. Сохранился огромный архив фотографий со Ждановым, где он — участник всех университетских мероприятий. Он очень точно чувствовал академическую дистанцию. Просто его методом управления были не только распоряжения и приказы, но и человеческие отношения.
– Вы помните, как университет переживал развал Советского союза?
– Я учился в период «сразу после» — с 1990 по 1995 годы. Когда поступал, еще нужна была рекомендация от комитета комсомола. Студенты активно обсуждали политику и даже в ней участвовали — это было время партийного строительства и, пожалуй, настоящей электоральной демократии.
Мы выпускали самодеятельные газеты идеологического и сатирического содержания. Студенты, как мне кажется, были больше вовлечены в университетскую политику. У нас ярко и публично проходили кампании по выбору деканов, а претенденты стремились заручиться и студенческой поддержкой.
Сейчас студенческое самоуправление мало влияет на политику в стенах университета. У него свои функции: спорт, творчество, волонтерство. В 90-е годы было больше открытости и реальной избирательности. В этом плане, мы, кстати, вернулись к имперским временам.
Ссылка на новость: sfedu.ru/news/50151