В последнее воскресенье ноября в России традиционно отмечают День матери. Учитель Лицея ЮФУ и стажер кафедры теории и истории мировой литературы ИФЖиМКК Олеся Карабасова подобрала проникновенные стихотворения очень разных авторов, чтобы показать, какую роль образ матери играет в поэтике конкретных текстов.

Хотя стихотворения принадлежат разным эпохам, видна общая, наверное, для всех людей идея: мама – самое дорогое, что есть в жизни каждого человека. Именно её образ, её присутствие в жизни дитя делает его полноценным и счастливым, отсюда и естественный страх, который преследует каждого из нас, - страх потери.

Борис Рыжий

Так я понял: ты дочь моя, а не мать,
только надо крепче тебя обнять
и взглянуть через голову за окно,
где сто лет назад, где давным-давно
сопляком шмонался я по двору
и тайком прикуривал на ветру,
окружен шпаной, но всегда один —
твой единственный, твой любимый сын.

Только надо крепче тебя обнять
и потом ладоней не отнимать
сквозь туман и дождь, через сны и сны.
Пред тобой одной я не знал вины.

И когда ты плакала по ночам,
я, ладони в мыслях к твоим плечам
прижимая, смог наконец понять,
понял я: ты дочь моя, а не мать.

И настанет время потом, потом —
не на черно-белом, а на цветном
фото, не на фото, а наяву
точно так же я тебя обниму.

И исчезнут морщины у глаз, у рта,
ты ребенком станешь — о, навсегда! —
с алой лентой, вьющейся на ветру.
…Когда ты уйдешь, когда я умру.

Борис Рыжий – голос эпохи разлада и дисгармонии – тоже создал удивительно гармоничное стихотворение-обращение, центральным образом которого становится мать. Кажущаяся алогичность рефрена («ты дочь моя, а не мать») выводит переживание героя за пределы личного в область трансцендентного: лирический герой становится не сыном, но Сыном, который способен взять на себя ответственность за любую – не только свою - мать. Особенно важна строка: «Пред тобой одной я не знал вины», поскольку вселенская вина Рыжего – то, о чём в первую очередь вспоминают литературоведы, когда о нём говорят, - не распространяется на мать, ведь «настанет время потом, потом… наяву / точно так же я тебя обниму». Так, герой определяет место матери в своём мире: она та, кто заслужил вечности, возвращения юности и даже детства за то, что он был «единственным» и «любимым сыном». Любовь – ключ к вечности, который мог бы помочь одержать победу над смертью. 

 

Александр Кушнер

Сон

В палатке я лежал военной,

До слуха долетал троянской битвы шум,

Но моря милый гул и шорох белопенный

Весь день внушали мне: напрасно ты угрюм.

 

Поблизости росли лиловые цветочки,

Которым я не знал названья; меж камней

То ящериц узорные цепочки

Сверкали, то жучок мерцал, как скарабей.

 

И мать являлась мне, как облачко из моря,

Садилась близ меня, стараясь притушить

Прохладною рукой тоску во мне и горе.

Жемчужная на ней дымилась нить.

 

Напрасен звон мечей: я больше не воюю.

Меня не убедить ни другу, ни льстецу:

Я в сторону смотрю другую,

И пасмурная тень гуляет по лицу.

 

Триеры грубый киль в песок прибрежный вдавлен —

Я б с радостью отплыл на этом корабле!

Еще подумал я, что счастлив, что оставлен,

Что жить так больно на земле.

 

Не помню, как заснул и сколько спал — мгновенье

Иль век? — когда сорвал с постели телефон,

А в трубке треск, и скрип, и шорох, и шипенье,

И чей-то крик: «Патрокл сражен!»

 

Когда сражен? Зачем? Нет жизни без Патрокла!

Прости, сейчас проснусь. Еще раз повтори.

И накренился мир, и вдруг щека намокла,

И что-то рухнуло внутри.

Александр Кушнер в своём тексте мифологизирует образ матери, соотнося её с Фетидой, а своего лирического героя – с Ахиллом. Хотя в центре внимания переживание лирического героя и фигура матери кажется вторичной, включение античного контекста показывает, насколько знаменательна роль матери для лирического героя. 

Композиционно текст явно распадается на две части: собственно сон (с первой по пятую строфу) и условное пробуждение от этого сна (шестая и седьмая строфы). Первую часть стихотворения можно обозначить как псевдо-идиллическую: лирический герой слышит шум битвы, но не участвует в ней. Гул битвы заменяет морской пейзаж, который, кажется, увлекает лирического героя больше, нежели судьбы его собратьев. Приход матери, которая старается унять тоску сына, причина которой – его неспособность воевать. Именно эта мысль подчёркивается автором дважды: «Напрасен звон мечей: я больше не воюю». 

Фетида, прочно связанная с водной стихией, нереида, искренне любящая своего сына, старалась уберечь его от судьбы, уготованной ему беспощадным роком. Ахилл мог бы прожить спокойную, мирную жизнь, если бы не принял решение участвовать в Троянской войне. Однако здесь видна безвыходность ситуации: он уже девять лет воюет и внезапно разочаровывается в войне, ему больше не хочется битв, потому что они потеряли для него всякий смысл. «Оставленность» лирического героя подчёркивается его «выключенностью» из исторического процесса, из битв, для которых он был рождён. В этом одиночестве, которое перерастает в экзистенциальное одиночество каждого человека, читателя, которому Кушнер доверяет сокровенные мысли своего героя, только мать может оказаться рядом. Именно она не оставляет его в тот момент, когда судьба Ахилла предрешена, когда нет иного исхода, кроме смерти: именно поэтому в конце появляется призрак-Патрокл, знаменующий гибель героя. Только мать способна любить обречённого на гибель героя, потому и не может его покинуть: отсюда и «намокшая щека» в финале, которая одновременно говорит о горе, которое испытывает лирический герой, и о его матери, которая даже в пространстве не-сна не оставляет его одного.

Марина Кудимова

Жары стоят. Теряю маму,

Как в детстве некогда уже

Случалось, но тогда рекламу

В пример не ставили душе.

 

Не то чтобы совсем спонтанно,

Но без вот этих «чиз» и «плиз»

Мы, в центре зала у фонтана

Соединившись, обнялись.

 

А нынче мама безвозвратно

Уходит… Дымом тянет в дверь,

И совершенно не понятно,

Как я найду ее теперь?

 

Теперь, когда сменилась тема

И, точно по деревне слух,

Летит иммунная система

Непрошибаемых старух.

 

В неразберихе какофонной

Как я ее узнаю без

Настроенного телефона

С вай-фаем и GPRS?

 

И хоть бы знаком подсказала —

Да вряд ли знала и сама,

Где тот фонтан и центр зала…

Кругом такая кутерьма!

 

И, как в преддверии блокады,

Куда ни плюнь и ни взгляни,

Горят Бадаевские склады,

И день, и ночь горят они.

Марина Кудимова – поэт, который часто обращается к истории России и не отделяет свою судьбу от судьбы народа. Оттого и стихотворение, где центральным лирическим событием становится невозможность не просто встречи, но «совпадения» с матерью, не на физическом уровне, а не уровне времени, звучит очень проникновенно. Центральная эмоция текста – чувство потерянности, которое испытывает ребёнок, когда в толпе теряет маму: «Теряю маму, / Как в детстве некогда уже / Случалось, но тогда рекламу / В пример не ставили душе».

Трагическое несоответствие «тогда» и «теперь» пронизывает текст и подчёркивает невозможность возвращения в беззаботное детство, в котором мать была центром мира лирической героини. Современность со своей «какафонией» взрослой жизни, другого времени становится преградой для соединения двух самых близких людей. Теперь уже мать не знает всего, она и сама потеряна во времени, исчезает её образ, который зарифмован с дымом – признаком страшной катастрофы, гибели «сытной», счастливой жизни. Страшная ленинградская блокада, голод, страх неизвестности, который переживал народ в 1941 году, соразмерны чувству лирической героини, осознающей, что мать не вечна.

В. Гандельсман «Воскрешение матери»

Надень пальто. Надень шарф.
Тебя продует. Закрой шкаф.
Когда придёшь. Когда придёшь.
Обещали дождь. Дождь.

Купи на обратном пути
Хлеб. Хлеб. Вставай, уже без пяти.
Я что-то вкусненькое принесла.
Дотянем до второго числа.

Это на праздник. Зачем открыл.
Господи, что опять натворил.
Пошёл прочь. Пошёл прочь.
Мы с папочкой не спали всю ночь.

Как бегут дни. Дни. Застегни
Верхнюю пуговицу. Они
Толкают тебя на неверный путь.
Надо постричься. Грудь

Вся нараспашку. Можно сойти с ума.
Что у нас – закрома?
Будь человеком. НЗ. БУ.
Не горбись. ЧП. ЦУ.

Надо в одно местечко.
Повесь на плечики.
Мне не нравится, как
Ты кашляешь. Ляг. Ляг. Ляг.

Не говори при нём.
Уже без пяти. Подъём. Подъём.
Стоило покупать рояль. Рояль.
Закаляйся, как сталь.

Он меня вгонит в гроб. Гроб.
Дай-ка потрогать лоб. Лоб.
Не кури. Не губи
Лёгкие. Не груби.

Не простудись. Ночью выпал
Снег. Я же вижу – ты выпил.
Я же вижу – ты выпил. Сознайся. Ты
Остаёшься один. Поливай цветы.

Один из ярчайших поэтов современности, Владимир Гандельсман, настоящий «певец детства». Поэт часто обращается к образам родителей в своих текстах. «Воскрешение матери» - стихотворение, «собранное» из реплик матери лирического героя не только напоминает каждому читателю о его матери, но и показывает этапы взросления лирического героя. 

Начинается текст с императивов, которые часто адресуют маленьким детям, ещё настолько несамостоятельным, что не могут сами одеться: «Надень пальто. Надень шарф. / Тебя продует. Закрой шкаф». Кончается текст обращением к более взрослому лирическому герою: «Я же вижу – ты выпил. / Я же вижу – ты выпил. Сознайся». Так Владимир Гандельсман показывает взросление лирического героя через десять строф: от неразумного дитяти до вполне самостоятельного человека, который «остаётся один». 

Здесь же показана главная трагедия его жизни – одиночество, которое мы чувствуем наиболее остро в момент, когда теряем самых дорогих людей. Собственно смерть матери и знаменует взросление лирического субъекта, окончательное и бесповоротное. Несмотря на видимую «рубленность» фраз, подчёркнутую и ассонансом, и повторами, очевидна гармонизирующая роль матери в жизни героя: именно она определяет порядок, в котором существует «я», именно она заботится о комфорте и здоровье героя. После её смерти делать это больше некому, оттого и острее ощущается одиночество, которое испытывает герой.  Только поэзия, магическая сила слова способна спасти лирического героя от чувства покинутости, ведь только так поэт может обессмертить любимого человека.

Виталий Пуханов

Я так долго не видел маму,

Что старые женщины стали напоминать мне её.

Вот мама идёт за хлебом.

Вот ждёт трамвай на морозе.

Вот стоит в очереди в сберкассу.

Мамино бордовое зимнее пальто

И тёмно-зелёное демисезонное не знают износа.

Воротник из собольей спинки всё так же строг.

Мама никогда не узнаёт меня.

Мы долго не виделись,

Я сильно изменился.

Стихотворение Виталий Пуханова поражает своей кажущейся простотой, ведь очень легко можно восстановить лирический сюжет, лежащий в основе текста: лирический герой после долгой разлуки с матерью начинает видеть её черты в «старых женщинах». Очевидно, что нечто страшное произошло с лирическим героем, именно поэтому он настолько «сильно изменился», что его «мать родная не узнает». Но даже не это самое трагичное: страшно то, что образ матери, самый ценный и самый родной, постепенно вымарывается из памяти – настолько кардинальны были изменения, которые вынес герой. Оттого и происходит путаница в одежде: то ли зимнее бордовое пальто, то ли тёмно-зелёное демисезонное, то ли был воротник, то ли не был… 

Что случилось с героем, можно понять, обратившись к первой строке, которая включает стихотворение в интертекстуальные отношения. «Я так долго не видел маму» - практически точная цитата строки припева из песни Михаила Ножкина «Последний бой»: «Последний бой - он трудный самый. / А я в Россию, домой хочу, / Я так давно не видел маму!» Минорный лад песни усилен автором во много раз: теперь уже, когда герой вернулся «оттуда», нет уже надежды на прежнюю жизнь. Именно через образ матери как самого дорогого человека в жизни Виталий Пуханов подчёркивает противоестественность изменений, которые происходят с героем: он не только теряет самого себя, утратив возможность «узнать» свою мать, но и обречён на одиночество, ведь он убеждён, что «мама никогда не узнаёт» его.